Интервью с Николаем Масловым

 

.Сейчас скажу красиво:
хочешь быть мастером, макай свое перо в правду.
Ничем другим больше не удивишь.

В.Шукшин

 

В 2004 году к Николаю Маслову пришла мировая известность. Его комикс-автобиография была издана почти одновременно на английском и французском языках и попала на полки книжных магазинов большинства англо- и франкоязычных стран, даже в Скандинавии можно было найти его книгу. Но не в России. Здесь Николай Маслов – человек, о котором говорить не принято.

После двух московских выставок, инициатором которых выступил Французский культурный центр, наступило время молчания. Дмитрий Яковлев – первый, кто решил изменить эту ситуацию и вспомнить о художнике. И теперь, в сентябре 2009 года, в рамках фестиваля рисованных историй «БУМФЕСТ», любой желающий сможет увидеть художника, задать ему вопросы, посмотреть работы Маслова на его персональной выставке.

Отчасти руководствуясь личным интересом, отчасти – в рамках программы информационного партнёрства с БУМФЕСТом, мы решили пообщаться с художником.

Мы оказались первыми из России, кому Николай даёт интервью! Предлагаем вашему вниманию некоторые фрагменты из этой беседы.


Командировка домой

ХЧ: …В тусовке российских комиксистов Вас встретить нельзя. Почему? Это обусловлено какими-то личными взглядами?

НМ:

Пожалуй, нет. Причина в другом: я начинал всё самостоятельно, в одиночку. И, в общем, теперь уже чувствую эту автономность сознательно: начав всё с нуля, теперь я стал вполне самодостаточным и в художественном, и в сценарном плане. Мне не нужна тусовка.
К тому, что в Москве проходят комиксные мероприятия, и меня туда не приглашают, отношусь спокойно.

ХЧ: Но ведь Вы участвовали в «КомМиссии» 2005 года…

НМ: В 2005 году? Тогда вот какая ситуация была: меня пригласили на стажировку в Ангулем. Там при Музее комиксов есть великолепно оборудованная мастерская, куда музей и Французский национальный центр Книги приглашают на свой выбор каких-то понравившихся художников.
Я работал там с апреля по июнь.

ХЧ: И что же там были за условия?

НМ: Дали средства на проживание, материалы для работы, разместили в общежитии…

Соседом по общежитию должен был быть американский комиксист Джон МакГрейн. Но перед самым моим приездом он по своим обстоятельствам срочно вернулся в Америку. В итоге в пятиэтажном общежитии (пристройка к зданию Музея комиксов) я жил один. Было немного не по себе. Я жил на пятом этаже в большой полукруглой комнате с множеством окон из которых открывался дальний вид.

В мастерской я должен был работать с двумя очень общительными и благожелательными французскими художниками. Мастерская представляла собой большую комнату, весьма условно поделённую на три сектора. В каждом из них был компьютер, сканер, планшет – словом, полный набор техники для работы и общения. Был там и гигантский чертёжный стол с возможностью разных углов наклона для работы. В общем – идеальное место для современного художника комиксов. Увы, я работал по-старинке… И, деликатно извинившись перед руководством мастерской, стал работать в своей комнате в общежитии. Купил в художественном салоне небольшой настольный этюдник.

ХЧ: Какова была цель этой стажировки, и польза для музея и мастерской?

НМ: Возможно, эту поездку помогли организовать мои издатели, я не знаю. Все месяцы в Ангулеме я работал над второй книгой, «Сыны Октября».

Так вот, когда я находился там, руководство мастерской сообщило, что позвонили из Москвы. Вероятно, у нас тогда никто не знал, кто я такой… а может, вообще думали, что я француз. Меня хотели пригласить из Ангулема в Москву на три дня, с обещанием всё оплатить: и проезд, и проживание, и возвращение в Ангулем. Но официального приглашения я так и не получил.

История одной истории

НМ: …Идея сделать мою книгу возникла где-то в начале 90-х. Мне захотелось поделиться своим личным жизненным опытом.

Родился и вырос я в Сибири, в Новосибирской области. И с молодости видел много людей, которые не умели ни писать, ни рисовать. Моя книга – это отчасти работа и за этих людей, чьи судьбы развивались очень витиевато, драматично. Наверное, истории каждого хватило бы на мировой бестселлер.
Не размениваясь на эпизоды, я решил весь этот опыт спрессовать в одной работе, сосредоточившись на основной драматической идее.

ХЧ: Почему была выбрана именно форма комикса, и именно этот жанр?

НМ: Я очень люблю рисовать, с малолетства. А писательского опыта у меня практически не было. И когда возникло желание рассказать свою историю (а именно это желание было главным стимулом), начал делать то, что было ближе.
Это на самом деле адский труд – делать комиксы. Далеко не все графики берутся за этот вид изобразительного искусства, – слишком много внимания, усидчивости и времени требует он к себе. А вот денег он приносит не так много, как может показаться. На комиксах зарабатывают большие деньги буквально единицы. К их числу я не отношусь.

Занимаясь рисованными историями, нельзя замыкаться. Надо видеть свою работу в контексте мирового искусства, надо быть образованным человеком! Образованность должна стать почвой, подспорьем творчества. А не средством для самопродвижения. Поэтому, к примеру, если на «КомМиссии» я вижу копии Тарди, выполненные российскими авторами – это не то, чем можно гордиться. Когда серьёзный издатель или коллекционер будет выбирать между русской копией Тарди и оригиналом, он всё равно выберет оригинал.

В комиксе главное – что ты хочешь рассказать, донести. Важна история. Она и должна быть главным стимулом. Что является стимулом для многих наших комиксистов, я просто не понимаю. Заработок? Публикации? Нужно в первую очередь думать о том, что хочешь рассказать, о работе. Если сантехник закончил работу и отдыхает, то для комиксиста нет отдыха, он живёт рисунком и постоянно должен работать над собой, над своим мастерством.

У меня свой подход к комиксу, и не совсем классический. В европейском понимании это – когда над рисованной историей трудятся сценарист, художник, колорист… Я всё делаю в одиночку, причём в первую очередь меня интересует зрительный ряд, а текст идёт как нечто вспомогательное, то, что я не смог передать графикой.

Иду от события к событию, пытаясь воссоздать хронологию.

ХЧ: То есть, Вы отдельно рисовали разные события, и, может, даже в разное время. Иными словами, то, что в книге будет в конце, могло быть нарисовано раньше других сцен?

НМ: Да, конечно. Что-то вспоминалось по ходу…

ХЧ: А сколько времени потребовалось, прежде чем Вы поняли, что уже можете заявить о книге? Или, как только Вам пришла идея в середине 90-х, так вы сразу всё и выдали?

НМ: Когда я сделал где-то треть книги, причём в карандашных эскизах, — ну, это естественно, сначала делаются такие схематичные эскизы, — у меня возник справедливый вопрос: будет ли это какому-то издателю интересно? То, что интересно для меня?

Один мой знакомый часто общался с французами, по рабочей необходимости, и я попросил его познакомить меня с кем-то из Франции. А к этому времени у меня уже был список с координатами французских издательств, которые выпускали комиксы. А ещё было написано типовое досье, синопсис книги, её краткое содержание, чтобы разослать издателям.

Такой француз нашелся. Это был деловой человек, бизнесмен, однако он выискал время (хотя кто я для него?) – и за свои деньги (а я потом узнал, сколько стоит парижское такси!) лично развозил мои резюме по всем издательствам. Из большинства мне пришли деликатные отказы, ответ был приблизительно такой: вы замечательный в том-то и в том-то, но, к сожалению, ваш проект не вписывается в нашу издательскую программу.

Потом, в начале 2000-х, во Французском центре была презентация русского издания одной из серий с приключениями Астерикса. Там я познакомился и с Мишей Хачатуровым, и с одним человеком, французом. Работа ему сразу понравилась. Мы стали сотрудничать, и вскоре моя книга вышла во Франции.

ХЧ: А как складывались отношения с отечественными издателями? Ведь сначала вы наверняка хотели опубликовать свои работы на родине…

НМ: Пообщавшись с некоторыми знакомыми авторитетными людьми, которые достаточно разбирались в российском издательском мире (и к мнению которых я прислушивался), я понял, что здесь у меня мало шансов быть изданным.

Николай Маслов и Марьян Сатрапи

ХЧ: Вы, наверное, знакомы с другими европейскими художниками, работающими в жанре автобиографического комикса?

НМ: Вы знаете, я, сам того не желая, попал в некий авангард, который набирает силу где-то уже около десятка лет. Это не «микки-маусы», а настоящие жизненные истории, главное в которых – живой человек, с его реальными эмоциями, чувствами и переживаниями. Взять, к примеру, последний комикс Марьян Сатрапи «Курица со сливами», – эту книгу я специально купил во Франции, – удивительно, но даже не надо знать языка, чтобы пережить то, что хочет донести художник…

ХЧ: Как Вы познакомились с Сатрапи?

НМ: Меня пригласили из Ангулема на Корсику, там был фестиваль комиксов – если не ошибаюсь, уже двенадцатый по счёту. И Сатрапи также была среди гостей. Мы познакомились на вечернем фуршете, который был после дневных мероприятий.

ХЧ: Она уже знала о Вас?

НМ: Да, она сказала, что мою книгу уже видела где-то; хорошо о ней отозвалась, что было крайне приятно. Правда, я на тот момент её книг ещё не видел. Впоследствии знакомство с творчеством Сатрапи начал с «Персеполиса», её главной работы, прочитал все четыре тома. Вот видите, в этой книге чувствуется, что всё это в человеке так «нагорело»: когда под запретом само естество личности, когда чувственная натура сталкивается с грубым и беспринципным миром, – комикс становится своего рода актом протеста.
Вот так было и у меня. Когда видишь беспробудное пьянство, когда в Сибири 70-х каждое утро возле ларьков валялись люди (последствия ночных драк), когда дедовщина в армии, когда люди не имели возможности реализовать свой талант и способности и иметь за это достойное вознаграждение – поколение нынешнее, не зная ничего об этом, не способно о таком даже и слышать. Это надо знать, видеть, пропустить через себя – и после всего ещё и захотеть рассказать. У Сатрапи это получилось великолепно. Она через частные личные случаи своей жизни обобщает чуть ли не судьбу всей страны. Это надо уметь.

 

Техника, или Путь к себе

ХЧ: В нашей беседе мы часто затрагивали вопросы техники, говорили о пути, который проходит художник в поисках собственного стиля. Как Вы пришли к своей технике, через что, какие были образовательные моменты?

НМ: Всё началось, конечно, в детстве. Когда рисовал на парте, когда учительница ругала за это… в конце недели она бросала на парту кусок хозяйственного мыла с тряпкой и говорила: «Маслов, пока не вымоешь парту – домой не уйдёшь». И я оттирал, а потом, на следующей неделе, всё опять повторялось. Потом все эти опыты несистематического рисования… потом я учился на худграфе в Новосибирске – это тоже была школа. Самым сильным было преподавание живописи и рисунка. Правда, живопись была не маслом, а гуашью. Я учился на учителя черчения и рисования. Но так получилось, что ни одного дня в школе не проработал.

 

 

ХЧ: После учёбы Вы наверняка экспериментировали с различными материалами в разных других техниках?

НМ: Естественно, обязательно! И тот художник, который не прошел своё испытание в разных техниках, не может быть хорошим художником. Нужно всё испробовать, чтобы найти то, что созвучно душе. Так получилось, что для меня это простой карандаш.
Но в комиксах всё равно важнее то, о чём говорю, а не как это делаю.

ХЧ: А то, что Вы не пошли преподавать в школу, – это было какое-то осознанное решение?

НМ: Нет, я пошел учиться, чтобы кухню художественную узнать, а не чтобы стать учителем. То есть цели были другие совершенно… и когда я понял, что способен рисовать не хуже других – это меня взбодрило.
А потом я много где работал, и везде я чувствовал себя человеком.

 

ХЧ: То есть, Вы, как писатель, просто ходили и выискивали себе натуру, с которой работать?

НМ: Просто эта тяга к рисованию была во мне всегда, и когда я от этого дела слишком сильно отдалялся, то стремился снова к рисованию вернуться. И в тот момент, когда желание созрело – слились воедино и умение рисовать, и пережитый опыт, и знание того, что есть рисованная история.

 

 

ХЧ: А из европейских авторов кто произвёл наибольшее впечатление?

НМ: Бук (François Boucq). Великолепный художник! Это классическая, идеальная графика. Причём есть впечатление, что он уже давно отказался от любых предварительных набросков.
Из авторов, занимавшихся биографическим жанром, – Жак Тарди, у него много исторических комиксов.
А вообще я хотел бы сказать, что к работам других авторов надо относиться с осторожностью. Есть большая доля вероятности, что либо графика тебя затянет, либо какие-то сюжетные ходы… а там уж недалеко до плагиата. Комикс-автобиография – это такой жанр, когда надо больше находиться в одиночестве и в тишине, наедине со своими мыслями.

* * *
Беседа с Николаем Масловым получилась живая и эмоциональная. Мы много рассуждали о технике, о художественном мастерстве, об истории нашей страны, о роли художника, об ответственности.

Некоторые идеи заставили как-то особенно задуматься. Например, идея о внутренней цензуре. Действительно, если в прошлом веке было время, когда над людьми довлел мощный полицейский аппарат, когда все боялись что-то сказать не так, сделать не так, подумать не так, – то теперь никакой внешней цензуры нет. Можно свободно выражаться на все некогда запретные темы. Но появилась нечто новое и гораздо более страшное. КГБ с Лубянки переехало в наши души.

Возможно, отчасти и с этим связано нежелание воспринимать работы Маслова, как часть нашей истории, как то, что надо понять и переосмыслить. А между тем, художник есть, и его работы изданы, а значит стали элементом мировой культуры.

 

 

В любом случае, замкнуться в фэнтезийном мире выдуманной «три-дэ» реальности, или смотреть на мир с чувством полной ответственности за него, пусть даже требующей титанических усилий над собой и жертв, – свободный выбор личности. Но когда этот выбор делает художник, от этого могут зависеть судьбы многих поколений людей. И об этом необходимо помнить.

С Николаем Масловым беседовал А.Кунин
Москва, 2009